понедельник, 02 января 2012
В какой-то момент мне стало понятно, что он бармен. Он и писатель-бармен. Налил тебе и молча слушает, как ты разговариваешь и пьешь. Пару слов вставит - и дальше ты опять что-то говоришь. Даже странно как-то, потому что в результате этого разговора выясняется, что он написал книгу, а ты ее прочел.
Елена Хаецкая haez.livejournal.com/1288817.htmlВ небе над Родосом
Возможно, я не прав, но мне кажется, что бывают в жизни такие моменты, когда мы вплотную приближаемся к смерти. Случаи, когда люди подвергаются смертельной опасности, не редкость, но речь не об этом. А о том, что иногда, без всякой видимой на то причины, вдруг осознаешь, что смерть — вот она, совсем рядом.
Обычно мы живем, особо не задумываясь о том, что умрем (ведь если об этом постоянно думать, то сил на жизнь уже не хватит). Но потом вдруг что-то происходит, и ты чувствуешь на загривке холодок — дыхание смерти. И сразу становится ясно, что, хоть мы и воспринимаем свою жизнь как нечто само собой разумеющееся, обедаем рисом и рыбой, шутим сами и смеемся шуткам окружающих, но стоит ветру подуть чуть в сторону, и мы — как мимолетное виденье — исчезнем и следа от нас не останется. И как только мы это осознаем, мир вокруг нас пусть на время, но полностью преображается.
Однажды в Греции, когда я летел на маленьком двухмоторном самолете, мне довелось испытать это чувство.
читать дальшеНаш самолет больше всего походил на хлипкую консервную банку из-под сардин. Мне как-то говорили, что именно благодаря простоте устройства с машинами этого типа аварии случаются очень редко. Может, оно и так, но когда мы заходили на посадку в аэропорт Родоса, по неизвестной мне причине неожиданно заглохли оба мотора. Впрочем, ни стюардесса, ни сидевшие в салоне пассажиры не выглядели обеспокоенными, и я решил, что, наверное, у этих самолетов просто такая особенность и ничего страшного не происходит.
После того как заглохли моторы, наступила тягучая тишина. Только еле слышно гудел за бортом ветер. В этот осенний полдень на небе не было ни облачка. Ничто не мешало любованию величественным видом. Внизу под нами с одной стороны проплывали неровные гряды гор, сосновые леса, вереницы белых домиков, а с другой — сияло на солнце Эгейское море. Я парил в вышине. Над всей этой нереальной, недосягаемой красотой.
Наш жизненный опыт можно уподобить вязанке хвороста, только вместо сучьев в нее крепко увязаны важные для нас события. И пока я летел в тишине над Родосом, у меня возникло такое ощущение, что веревка, стягивающая мою вязанку, непонятно почему вдруг развязалась. Если бы мне в этот самый момент сказали, что я сейчас умру, я бы даже не удивился. Ну умру, и что? Привычный мне мир рассыпался, а новый двигается вперед уже без меня. Я словно бы сделался прозрачным, бесплотным. От меня остались только пять разрозненных чувств, и больше ничего. И теперь, махнув рукой на недоделанные дела, я прощался с уходящим от меня миром. Это было очень странное ощущение погружения в бесконечную пустоту.
Но тут заработали моторы, и сразу все вокруг наполнилось шумом. Самолет сделал большой круг и взял курс на посадочную полосу. Потерянные было плоть и кровь вернулись ко мне, и я ступил на остров Родос самым обычным туристом. Потом, как и подобает живому и не собирающемуся умирать существу, я перекусил в рыбном ресторане, выпил вина и отправился в гостиницу отдыхать. Но смерть как некое шестое чувство осталась во мне и никуда не делась и по сей день.
И когда размышляю о смерти, я всегда вспоминаю пейзаж, увиденный мной тогда из окна самолета. Честно говоря, я почти уверен, что какая-то часть меня умерла. Тихо-тихо. В небе над Родосом.
(с) Радио Мураками